«Я застегивала сапоги, когда она внезапно вцепилась мне в волосы и ударила головой об стену: раз, второй, третий. Содрала с меня пальто. Силком потащила в комнату. Повалила на кровать. Начала душить. А я просто лежала, смотрела на её раскрасневшееся лицо и думала: что вообще происходит с моей жизнью?»

Корреспондент Северо-Западного информационного центра «Человек и закон» – Центра журналистских расследований «Резонанс» встретилась с петербурженкой, которая подвергалась домашнему насилию в детстве, узнала, как  это отразилось на её жизни и выяснила, куда обращаться за помощью, если дома тебя никто не слышит.

Согласно статистике МВД в 2020 году было совершено 90 374 преступления в отношении несовершеннолетних.  Из них 50 502 уголовных деяния, то есть 65% от общего количества связаны с родителями и другими членами семьи. 80% таких преступлений – неуплата алиментов. Однако среди них есть 1050 зафиксированных  случаев жестокого обращения с детьми, по факту которых были возбуждены уголовные дела. За первые два месяца текущего года зарегистрировано 255 таких деяний.

Собирай свои вещи, ты едешь в детдом

«Однажды осенью я и мама возвращались домой из гостей. Вышли, как обычно, на станции “Лиговский проспект” – мы жили в коммунальной квартире неподалеку. Мама была не в настроении, идти приходилось молча. Со скуки я начала жевать нитку от шарфа. Когда мама заметила это, то попросила ее выплюнуть. А я не выплюнула. Тогда она схватила меня за руку, встряхнула и с силой потащила вперёд. Мне было больно, я плакала. А она трясла меня и кричала: “Чего ты ревёшь?”.

Дома она сказала, что ей не нужна такая врущая и непослушная дочь. И добавила: собирай вещи, ты поедешь в детский дом. Она кричала и складывала мою одежду в пакет. Заставила меня обратно надеть колготки, которые я успела снять. В этих колготках и майке она выставила меня на лестничную площадку. Помню, я стучалась в дверь и умоляла впустить меня обратно. Я не понимала за что, но была уверена, что сейчас появится мама и отвезёт меня далеко-далеко. Я даже успела внутренне с этим смириться. На лестнице было холодно. В какой-то момент я решила уйти сама. Но на улице было еще холоднее, шел дождь, а у меня не было обуви.  Я подумала, что колготки сразу намокнут.

Хорошо, что я тогда никуда не пошла: мне было 7 лет.

Сейчас я думаю: что должен был сделать ребёнок, чтобы получить столько злобы? Эта история не научила меня быть послушной. Она показала мне, что если ты жуёшь нитку, нужно делать это так, чтобы мама не увидела».

Мама была небожителем, чью реакцию я не могла предугадать

Виктория родилась в марте 1998 года в Ростове в семье экономиста и полицейского. Когда девочке было два года, они переехали в Петербург. Детство Вики проходило между коммунальной квартирой на Лиговском проспекте и круглосуточным детским садом: спустя год родители разошлись, и мама не могла уделять дочери достаточного количества времени. Порой ребёнком занималась бабушка: могла отвести в кинотеатр «Художественный» на новый мультфильм или взять с собой на «Юнону» (рынок – ред.), где она тогда работала и где была детская комната. 

«Для меня было странно, когда я узнала, что в обычных семьях дети делают с родителями что-то вместе. Идут по выходным гулять или в музей. Маму было почти никуда не вытащить. Однажды я нашла фотографию из зоопарка, там мы с ней вместе. Но я не могу представить, когда она была сделана. В детстве я находилась в вечном напряжении – никогда не знала, когда мне прилетит. Однажды я разбила вазу, и мама ничего не сказала. А в другой раз уронила браслет из кварца и написала ей об этом. В ответ пришло sms-сообщение: “я скоро буду, тебе ******”. Мама была для меня небожителем, чью реакцию я не могла предугадать: то она ласковая и тискает меня, то таскает за волосы».

Несмотря на то, что согласно официальной статистике за прошлый год было выявлено только 1050 случаев жестокого обращения с детьми, настоящее число внутрисемейных конфликтов назвать сложно. Владимир Кудрявцев, криминолог и младший научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге, в своей лекции пишет, что на самом деле в России происходит примерно в 10 раз больше различных преступлений, чем фиксирует МВД. На это есть несколько причин: во-первых, правоохранители искажают уголовную статистику, т. к. она является для них отчётной. Во-вторых, многие люди просто не сообщают о событиях, которые с ними происходят. Особенно это касается жертв насилия, в том числе пострадавших от своих близких.

«С учетом положений действующего законодательства, статистических данных и в целом сложившейся в стране ситуации говорить о защищённости детей от насилия трудно. Сейчас многие несовершеннолетние даже не знают, куда они могут обратиться за помощью в случае применения по отношению к ним насилия. Если даже несовершеннолетние в принципе знают, кто может им помочь, они все равно боятся – боятся признаться и рассказать о факте применения по отношению к ним насилия», – считает президент благотворительного фонда «Юристы помогают детям» Виктория Дергунова.

Вырасту и отомщу

«В детстве я любила приходить к бабушке: пока взрослые общались, я часто играла с двумя мальчишками – сыновьями друга семьи. Однажды мы проводили время вместе, когда мама попросила меня отвлечься и принести с кухни еду. Я шла по длинному коридору, запнулась, не удержала равновесие и уронила яичницу на пол. Я так испугалась, что на меня будут кричать, что подняла ее и положила на тарелку обратно.

Мама это заметила. Она отозвала меня в другую комнату и несколько раз ударила по лицу тапкой. Мне было противно и больно. Еще больнее было оттого, что мои друзья все слышали. Перед ними было ужасно стыдно. Меня били якобы за враньё. Но никому из взрослых не пришло в голову спросить, почему я не сказала, что уронила еду. В тот день мне впервые пришла в голову мысль: когда вырасту, я отомщу своей маме: сдам её в дом престарелых и больше никогда не буду с ней общаться.

Мне было 10 лет».

Многие люди, не сталкивавшиеся с насилием лично, невольно задаются вопросом: почему оно вообще происходит? Почему порой взрослые причиняют вред самому важному человеку на свете – своему ребёнку? Психолог Марина Павина утверждает, что на это есть несколько причин. Например, перенесение паттерна  – шаблона из семьи, в которой человек вырос, в ту семью, которую он создал сам.

«Зачастую бьющий родитель – это травмированный прежде подросток. Бывает, что человек слаб морально, не может дать опор и отстоять себя в обществе, а потому отыгрывается на слабых членах семьи. Обычно таких людей воспитывали авторитарные родители», – считает она.

Бьющий родитель – травмированный в детстве ребёнок. Иллюстрация: Галина Шереметова

Врач-психотерапевт Лидия Тонконогова добавляет, что систематическое насилие – это показатель того, что человек не в порядке. И хотя агрессия – не всегда проявление заболевания, она может им быть.

«Психопатия в состоянии декомпенсации может быть болезнью. Декомпенсация происходит, когда личностные особенности становятся чрезмерными во всех проявлениях. Когда человек хочет, но не может справиться с элементами своей взбудораженности, агрессии, возбужденности. Тогда это квалифицируется как декомпенсация. Это корректируется психотерапией», – отмечает специалист.

Мама не извиняется

Конфликты стали серьёзнее, когда семья Виктории переехала из центра города на север Петербурга. Её мама во второй раз вышла замуж и забеременела. 

«Мама могла внезапно ворваться в комнату и накричать. Однажды она заставила меня порвать мои рисунки, висевшие на стене, и заменить их формулами по математике. Яркое воспоминание того периода – родители одноклассника сказали, что я с ним подралась. Я этого не делала, но мама не поверила и оттаскала меня за волосы. Мне было наплевать на удары – что, в первый раз, что ли? Но её неверие сильно задело. После она просто позвала меня пить чай, не извинившись. Она вообще никогда не извинялась», – вспоминает девушка.

Специалисты считают: законодательство Российской Федерации необходимо совершенствовать – расширять перечень деяний, за которые  родители, ставящие под угрозу жизнь и здоровье ребенка, могут быть ограничены в своих правах. Однако проблема кроется не только в законодательстве.

«Зачастую правоохранительные органы или органы опеки и попечительства попросту не воспринимают обращения несовершеннолетних о применяемом по отношению к ним насилии, вовремя не предпринимают необходимых действий, что впоследствии может привести к эскалации конфликтной ситуации или даже к совершению преступления», – считает президент благотворительного фонда «Юристы помогают детям» Виктория Дергунова.

Женщина добавляет, что одним из вариантов решения проблемы могут стать дополнительные обучающие курсы для сотрудников правоохранительных органов, органов опеки и попечительства, которые помогут понять детскую психологию и изучить особенности работы с несовершеннолетними. Подобные курсы позволят правильно выстроить коммуникацию с ребёнком, который подвергся физическому или сексуальному насилию.

«Один из самых крупных конфликтов произошел, когда она нашла у меня фанфики (жанр массовой литературы, создаваемой по мотивам художественного произведения его поклонниками), где упоминались романтические отношения, в том числе нетрадиционные. Мама сломала о мою голову ноутбук. Мой папа, который к тому моменту болел раком и лежал в больнице, отнесся к этой ситуации иначе: сказал, что все в порядке и отшутился. Я тогда удивлялась: неужели есть кто-то, кто может просто поговорить со мной? Еще я подумала, что папа клёвый. Через полгода он умер.

Мне было 14 лет».

Папа умер, а маме всё равно

«После папиной смерти у меня случился депрессивный период, наложившийся на пубертат. Я могла легко заплакать или сделать что-то странное. Лечь посреди дороги, например. Я вступала в конфликты с преподавателями, ссорилась с друзьями. Мне не нравилось жить в реальном мире. Он казался грустным и жестоким. Мама к этому моменту почти никак не участвовала в моей жизни. Сначала я думала, что это классно и она мне доверяет. Потом я поняла, что ей просто было плевать. Как прошел мой день, с кем я общаюсь, что мне нравится? Её это не интересовало. Постепенно я все хуже контролировала свои эмоции. У меня начались панические атаки: я задыхалась и теряла сознание. Появилось чувство, что меня никто не защитит: папа умер, а маме всё равно. Казалось, что часть меня, верящая в светлое будущее, умерла тоже. Осталась Россия для грустных».

По словам врача-психотерапевта Лидии Тонконоговой, у детей, которые подвергаются насилию, часто формируется протестный, недоверчивый характер. Чрезмерная возбудимость, острая реакция на простые, на первый взгляд, указания, когда непонятно, против чего человек воюет, могут быть сигналом – ребёнка бьют. Но может быть и совершенно противоположная ситуация, когда ребёнок нерешительный, тихий, вечно сомневающийся, забитый. На все эти особенности стоит обращать внимание.

«Время шло к лету. Я подумала, что больше так не могу. После годовщины папиной смерти я думала покончить с собой. Мне не хотелось существовать. Я пришла с этим к маме. Помню, она сидела на кровати и играла в игру на телефоне. Я легла на пол и сказала: “Мама, я так больше не могу, мне очень плохо. Я физически ощущаю дыру в груди. Я хочу умереть”. В ответ мама заявила, что я нытик и мне надо устроиться на работу.

Мне было 16 лет».

“Мама, я так больше не могу, мне очень плохо” Иллюстрация: Галина Шереметова

Специалисты, занимающиеся борьбой с домашним насилием, говорят – даже если дома тебя никто не слышит, это не значит, что тебя не услышит никто.

Дети, которые подверглись домашнему насилию, в первую очередь, могут обратиться в полицию, а в случае серьёзных травм – в медицинское учреждение. Ребёнок в любом возрасте имеет право подать жалобу в органы опеки. По достижении четырнадцатилетнего возраста подросток может самостоятельно обратиться в суд за защитой своих прав.

Несовершеннолетних, которым необходима юридическая консультация, курирует Благотворительный  фонд «Юристы помогают детям». Сейчас при обращении в фонд сотрудники заключают соглашение об оказании юридической помощи в пользу третьих лиц, которые заинтересованы в благополучии подростка. Однако они планируют поднять вопрос о закреплении права несовершеннолетних самостоятельно заключать соглашение об оказании юридической помощи с адвокатом, особенно в случае, когда интересы родителей противоречат интересам самого ребенка, а представители органов опеки бездействуют. Но и сейчас в фонд может обратиться любой подросток по телефону: +7 (800) 707-28-40 или написав обращение на сайте pravohelp.ru.

«В Петербурге ребенок, подвергшийся насилию, помещается в приют для детей «Транзит», где получает комплексную психолого-социальную помощь специалистов. Сегодня в городе осуществляют свою деятельность 16 Центров социальной помощи семье и детям, 14 центров для детей-сирот, в том числе, созданные некоммерческими организациями. Кроме того, свою деятельность осуществляет уникальная детская деревня SOS-Пушкин  – как альтернатива детским домам», – рассказал нам начальник отдела по связям с общественностью Уполномоченного по правам ребенка в Санкт-Петербурге Александр Попейко. Он добавил, что если ребенок не знает, куда ему обратиться, он может связаться  с Уполномоченным по правам ребенка по телефону: 576-70-00.

Язык насилия

«Когда мне исполнилось восемнадцать, я думала, что в безопасности, что мама больше не поднимет на меня руку. Я не помню, с чего все началось. Мы говорили о политике, а свелось все к “ты зажралась и ничего не делаешь в этом доме”. Тогда я впервые попыталась дать ей отпор, а не стоять, как обычно, молча. Я кричала, она кричала. А потом я решила, что с меня хватит – и решила уйти. Я застегивала сапоги, когда она внезапно вцепилась мне в волосы и ударила головой об стену: раз, второй, третий. Содрала с меня пальто. Силком потащила в комнату. Повалила на кровать. Начала душить. А я просто лежала, смотрела на ее раскрасневшееся лицо и думала: что вообще происходит с моей жизнью?

Снимать побои я не стала, хотя у меня вся шея была в синяках. Думала, что это бессмысленно. Эта ситуация окончательно убедила меня, что с моей матерью невозможно договориться. Она не знает никаких языков, кроме языка насилия. Я вновь, как и в детстве, больше не чувствовала себя в безопасности в собственном доме. Но и уйти не могла. Просто не знала как.

Мне было 20 лет».

Дети, подростки и взрослые, желающие найти с ними контакт, могут получить психологическую помощь на «Детском телефоне доверия»: 8-800-200-01-22.

Обсудить непростую жизненную ситуацию и получить поддержку возможно у специалистов фонда «Волонтёры в помощь детям-сиротам» (+7 495 789 15 78). Для тех, кому страшно звонить по телефону, работает Центр психологической помощи «Твоя территория». Консультация проходит в режиме онлайн.

Если жертве насилия нужна не только беседа со специалистом, но и жилье, можно обратиться в шелтер (временное убежище). В Москве одинокими женщинами и женщинами с детьми занимается «Кризисный центр помощи женщинам»: +7(499)977-17-05, в Петербурге по тому же принципу работает Фонд помощи жертвам насилия «Птицы»: +7(967)967–39–29. Непосредственно только несовершеннолетним помогает вышеупомянутый приют «Транзит»:+7 (812) 576 19 33.

Я боюсь превратиться в нее

«Мне гораздо лучше, чем раньше. И все-таки я не могу не замечать последствий. Я испытываю отвращение к слову «семья», потому что в своей чувствую себя чужой. Мама говорит, что нет ничего важнее родной крови. А я думаю: какой крови? Той, что пыталась придушить, верила всем, кроме меня?

Сейчас я не могу ни с кем встречаться. Боюсь заводить детей – а вдруг я превращусь в неё? Яблочко от яблоньки и все такое. У меня до сих пор падает сердце в пятки, когда в дверном замке поворачивается ключ. Стойкое ощущение: это идет она и это конец. Но самое большое последствие – это изнасилование, которое я пережила. Если бы не проблемы с мамой, думаю, и его бы не было. Я не знала, как отстоять личные границы, как правильно реагировать на насилие. Когда это случилось, я не сказала ей о том, что произошло, делала вид, что ничего не случилось».  

По словам психолога-сексолога Марии Павиной, у взрослых, подвергавшихся насилию в детстве, часто встречаются подавленное состояние и астения, трудности с принятием решений, неумение общаться с противоположным полом, завышенные ожидания от партнерства и низкая самооценка. Исследования показывают, что многие из них также страдают от повышенной тревожности, депрессии, симптомов посттравматического стрессового расстройства.

«Сейчас мне 23 года. Хотя мне приходится многому учиться (например, правильно выражать свои чувства),  я точно знаю, что как раньше уже не будет. Я переехала от мамы и больше ее не боюсь. Получила высшее образование по специальности «Реклама и связи с общественностью», успела много где поработать. Однажды даже оказалась на производстве автомобилей. Прошлый год я прожила во Франции – учила язык. Теперь у меня есть много прекрасных друзей-иностранцев. Только сейчас я начинаю понимать, чего хочу от жизни. Планирую писать сценарии для визуальных романов. Может, займусь танцами – мне нравится танго. Если у меня когда-нибудь всё-таки будут дети, их жизнь будет иной. Насилия я не приемлю».

Полина Яук

Предыдущая статьяВ Госдуме взвесили инициативу введения отцовского капитала
Следующая статьяАвтобус наехал на столб: водитель потерял сознание

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Введите Ваш комментарий!
Введите Ваше имя